Это основная мысль из чужих стихов.
Ах, время, советское время!
Как вспомнишь — и в сердце тепло,
И чешешь задумчиво темя —
Куда ж это время ушло?
Нас утро встречало прохладой,
Вставала со славой страна…
Чего ж нам ещё было надо?
Какого, простите, рожна?
На рубль можно было напиться,
Проехать в метро за пятак,
А в небе сияли зарницы,
Мигал коммунизма маяк!
Название книги
Филимонов Дмитрий Иванович
ФРАГМЕНТ ПОЭМЫ «ПОБЕГ»
БАЛЛАДА О КРЫЛАТОМ ЧЕЛОВЕКЕ
СЛУЧАЙ С ДЕРЕВОМ
ДЕЛО № 22 (досье революсьонное)
Содержание
ФРАГМЕНТ ПОЭМЫ «ПОБЕГ»
БАЛЛАДА О КРЫЛАТОМ ЧЕЛОВЕКЕ
СЛУЧАЙ С ДЕРЕВОМ
ДЕЛО № 22 (досье революсьонное)
Связаться по вопросам размещения книг: [email protected]
Войти
Дурацкие стишата
Наткнулся тут у себя на подборку стихов разных авторов. Году в 89-90 переписывал незнамо зачем из журнала "Аврора" и из прочих разных мест. Вот, напоролся. Жалко. Лежат! Делюсь:
Я спросил у дяди Феди:
"Отчего машина едет?"
Дядя Федя нос потер,
и сказал: У ей мотор.
Я поправил дядю Федю:
"Не у ей,а у нее. "
Дядя Федя рассердился:
"Ах ты,сука,е мое. "
Я на всякий случай в руку
взял осколок кирпича,
и ответил: Я не сука!
Я – орленок Ильича.
Хорошо поутру почесать на пороге живот,
пнуть ногою козу, чтоб рогами бадью не бодала.
Хорошо понимать, что живет такой парень, живет,
пусть раздет и разут, но здоров, разве этого мало!
И плевал он на то, что в столице едят колбасу,
на театры плевал, на прохожих, метро и артистов.
Я о чем говорю, я какую мыслю вам несу:
Хорошо поутру почесаться под солнцем лучистым.
Кто помнит фамилию мухи,
недавно прихлопнутой мной!?
Кто чувствовал ее руки
вспотевшей от зноя спиной?
Чья память хранит эти звуки?
Кто помнит ее лицо?
И кто мои страшные муки
разделит в конце концов?
Все это не просто тирады.
Поймет, кто хотя бы раз
ловил эти жуткие взгляды
несоскребаемых глаз.
В шлеме суконном и гимнастерке
застегнутой до подбородка
он выглядел очень сурово
и указательным пальцем
тыча мне в узкую грудь,
спрашивал:" Что ж ты?
Не записался еще?! "
И, помолчав, добавлял:
" Кока-кола – вот, что спасет
этот трахнутый мир. "
Мошки бьются о стекло желтой лампы.
Как там сухо и светло.Вот бы нам бы!
Тут же бабочка башкой лампу долбит.
Как жилось бы им с мошкой в этой колбе?
По зеленому полю лба от переносицы к пупку –
последний десант отгремевшего сезона.
А я и знать не желал после всех этих перепетий,
вот, мол, существуют такие, знаете ли, толстые, прожорливые,
но спят много и жить не мешают.И тогда я решил:Лето.
Собралась воронья стая со всего микрорайона.
Сын в коляске едет стоя, как министр обороны,
на ходу воронам машет.И кричат в ответ вороны.
Как бы нам достичь с Наташей их взаимопониманья,
если факты жизни нашей не достойны описанья.
Сахар выступил в поход
на исходе суток.
Он проник в открытый рот
и упал в желудок.
Изучая вглубь нутро,
сахар с грустью думал:
Темновато, как в метро.
Правда меньше шума.
В лабиринте из кишок
он блуждал угрюмо.
Встретил бывший пирожок
с горсточкой изюма.
-Есть тут выход, или нет, –
сахар выл от страха.
А когда увидел свет
был уже не сахар.
Вислогубая девочка,
приветливо свесив слюну,
манит меня к себе
потусторонними звуками.
Я Вас! А Вы! Увы! На две затяжки
хватило Вас и Ваш огонь угас.
Как хороши, как свежи были ляжки,
и как широк был импортный матрас.
Летели дни.О, вечное движенье
проклятых стрелок! Как-то поутру
я встретил Вас. Вы были в положеньи
задумчивом, как профиль кенгуру.
Вы шли пешком и муж был рядом с Вами.
Мы поравнялись около ручья.
– Спасибо Вам , – шепнули Вы бровями.
– Спасибо Вам , – подумал мужу я.
У Вас, Мари, шикарное бедро.
О, знойная, скажите мне на милость:
с таким бедром ни разу Вам в метро
на входе застревать не приходилось ?
Прижмусь щекою к батарее,
дарит тепло чугун и сталь.
Твоя душа меня не греет,
так грей меня теплоцентраль.
Струится аш-два-о по трубам,
крутой клокочет кипяток.
Не будет танцев нынче в клубе –
я вентиль закрутить не смог.
Она стыдливо пршептала, губою шевеля едва:
Здесь очень много, дай мне мало.
Здесь целых три, а надо два!
Возьми все три, – сказал я строго,
придвинув их концом ноги.
Я дал тебе не слишком много,
один себе прибереги!
Встретив красивую девушку,
гуляющую в переулке,
я решил познакомиться
и для начала спросил:
" Как вы относитесь, девушка,
к совместной со мною прогулке? "
Девушка мне ответила:
" Иди отсюда, дебил ".
" Да, знакомства не выдет ", –
подумалось мне привычно.
Стало на сердце тоскливо
и закололо в паху.
Было лето.Плюс тридцать.
Был я одет как обычно:
В шубу, ушанку, перчатки
и в сапоги на меху.
Живем, от жизни сатанея
( хотя при чем тут Сатана ).
Иные скажут: " Ахинея ".
А почему бы не она.
Нам очень многое обрыдло,
а кое-что и все равно.
Иные скажут: " Мы не быдло ".
А почему бы не оно.
И в трезвый час и с бодуна,
и в ломотухе и в олрайте
не посылайте ближних на.
И дальних на. не посылайте.
Судьба на пакости вольна,
но стоя сотый раз в офсайде,
надежду на удачу на.
пожалуйста не посылайте.
И пусть обидит вас страна,
не забывайте о престиже,
страну не посылайте на.
Не посылайте, будьте выше.
И даже если вам – хана,
подсолнухом в дерьмо врастайте,
но будьте мужественны – на.
действительность не посылайте.
* * * * * * *
Я к Вам пришел однажды поутру,
когда Вы сильно спали на диване.
Румяный кит барахтался в стакане,
и муха кувыркась на ветру.
Я двадцать шесть минут смотрел на Вас,
обворженный видом живописным, –
похожий то на перстень с аметистом,
а то на старомодный тарантас.
Вы спали, обнаженная до плеч.
и мысль меня точила, как отрава:
" Имею ли я нравственное право
на часть дивана рядом с Вами лечь? "
Пока я был во власти скверных дум,
а также сокровенных устремлений,
Вы скромно выгибали ряд коленей
( меня влекло обычно только к двум ).
И голос ваш моих касался уш:
" Я двадцать шесть минут лежу в постели!
Ну что же Вы стоите в самом деле?
Налево – туалет, направо – душ. "
И я ушел однажды поутру –
подальше от коварного дивана!
И бледный кит упал на дно стакана.
И муха заблудилась на ветру.
* * * * * * *
Кургузый запахнув халатик,
без упований на соцстрах,
по крыше шествует лунатик
от черной бездны в двух шагах.
Внизу случайный обмирает
прохожий, глядя на него,
а он идет себе, шагает,
и, между прочим, ничего.
Нога не дрогнет, грудь упруго
колышется и крепок шаг.
И я взираю без испуга
на уходящего во мрак.
Конечно он не поскользнется,
коварной вверившись звезде.
Ведь наши люди, как поется,
проходят всюду и везде!
В одном краю такой был случай :
гуляя как-то раз,
набрел мудрец на куст колючий
и выцарапал глаз.
Но он на редкость был умен,
и не сказав ни слова,
забрел в другой кустарник он
и глаз вцарапал снова
* * * * * * *
Кому-то Бог послал кусок чего-то.
На что-то кто-то взобрался,
и кое-что совсем уж было собрался.
Да призадумался, сжимая в чем-то что-то.
На ту беду бежал куда-то кто-то.
Но вид чего-то как-то вдруг его.
Он что-то там, неужто там того?
К чему-то кто-то кое-как подходит,
и так и сяк и эдак чем-то водит.
И говорит кому-то про него:
"Эй, ты!Ты в общем ничего!
Ну что за это, что за то!
Да что мое!-Совсем не то!
Какие эти, то да се!
И верно ты годна на все!"
От этого тот кто-то стал не свой.
И где-то у него и правда что-то,
и потому на все, что тот другой
открыл чего-то этот глупый кто-то
оттуда что-то бух!И кто-то с ним того.
Мораль хоть как!И в этом кое-что.
Особенно как кто-то вдруг зачем-то,
и вроде и ни это и ни то.
И вот итог:остался кто-то с чем-то.
* * * * * * *
Я люблю Ваших глаз овальчики,
я в нокауте в первом же раунде,
Ваши тонкие в кольцах пальчики
крепко держат меня за "Баунти".
А от пальчиков ваших веет морозом,
я очень прошу: так крепко не надо.
Там нежная сочная мякоть кокоса
и толстый, толстый слой шоколада.
* * * * * * * *
Все рассеялось дамы и дым,
ночь и Вы за полоской вуали.
Взгляд, что стал почему-то пустым.
Вы чесались – Вас блохи кусали.
Вами бредил я ночью и днем,
и шептал заклинанья от сглаза.
Заболели бы Вы лишаем,
я бы тело Вам йодами мазал.
Положительно я Вас любил,
но в ответ нало мной Вы смеялись.
Я ложился, я спал, я Вас снил,
и во сне Вы в носу ковырялись.
Как хотелось мне заговорить,
стать единственным Вашим поклонником,
и еще взять и Вам подарить
сто четырнадцать розовых слоников.
* * * * * * * * * *
Луны ущербный лик встает из-за холмов.
В лесу продрогший фавн играет на сопелке.
Упившийся в дугу бухгалтер Иванов
бредет сквозь лес к своей летающей тарелке.
Он не бухгалтер, нет, он чужезвездный гость,
застрявший навсегда среди российских весей.
Он космолет разбил и здесь ему пришлось
всеръез овладевать нужнейшей из профессий.
В колхозе "Путь зари" нет мужика важней.
В колхозе у него участок и домина,
машина "Жигули", курятник, шесть свиней,
жена-ветеринар и прочая скотина.
Чего еще желать?! Казалось бы, живи,
работай, веселись, культурно развивайся,
читай "Декамерон", смотри цветной ТV,
а то в облдрамтеатр на выходной смотайся.
Но нет, грызет тоска инопланетный ум,
обилие скота не радует, не греет,
искусство и TV не возбуждает дум.
Бухгалтер Иванов пьет водку и звереет.
Как волк голодный, он в полночный небосклон
вперяет иногда тоскливые гляделки,
и, принявши стакан, потом другой, идет
к запрятанной в лесу летающей тарелке.
Укрытые от глаз ветвями и землей
останки корабля покоятся в овраге,
куда упал со звезд когда-то наш герой,
сломав хребет своей космической коняге.
И плачет Иванов, и воет и рычит,
пиная сапогом проклятую планету.
И, глядя на него, Вселенная молчит.
Лишь одинокий фавн играет тихо где-то.
